В общем, с замполитом договорились. Хотя, если откровенно сказать, в мае сорок четвертого техническая оснащенность наших танковых войск уступала немцам. В сорок первом и сорок втором «тридцатьчетверки» и КВ-1 по многим параметрам превосходили основные немецкие танки.
Но промышленность Германии сделала рывок. Сейчас нам противостояли немецкие Т-3 и Т-4 с усиленной броней и вооружением, большое количество самоходок различной модификации с дальнобойными 88-миллиметровыми орудиями. Опасным противником Т-34 являлась «пантера», многие элементы которой были заимствованы у наших «тридцатьчетверок».
«Тигры» и «фердинанды» слишком большой роли не играли, их было не так и много. Но эти мощные машины (излишне утяжеленные) фрицы умело подавали в нужное время и нужном месте, так же как и «пантеры». Все это, вместе с кумулятивными снарядами и сильной оптикой, делали наши «тридцатьчетверки» весьма уязвимыми. Хотя мы и наступали, но потери в бронетехнике несли огромные. Конечно, все эти выводы сделаны мною с позиции командира танковой роты, познавшего все это на себе. На объемную, аналитическую оценку я не претендую.
Много позже, в «Книге потерь» учеными и специалистами будет скрупулезно подсчитано количество танков и самоходок, которые мы потеряли в войну. Я с горечью буду снова убеждаться, какой дорогой ценой досталась нам победа. Даже по официальным данным, потери советской бронетехники по сравнению с немецкой составляли три к одному. То есть, чтобы уничтожить один панцер, мы теряли три своих танка. Слишком серьезный у нас был враг, а врага недооценивать очень опасно.
Мне предстояло отвечать на множество вопросов курсантов. Далеко не всегда я мог ответить откровенно. Наши знаменитые «тридцатьчетверки» к весне сорок четвертого, к сожалению, утеряли в значительной степени свое преимущество. В какой-то степени помогали самоходки СУ-85, СУ-152, но их было немного.
Наши войска стали получать с апреля сорок четвертого года новые танки Т-34-85 с мощным орудием и усиленной броней. С этим орудием можно было противодействовать и «тиграм» и «пантерам». Но развернуть производство новых машин — не простое дело. Когда в мае я уезжал в Полтаву, в бригаде имелся всего лишь один новый танк, который использовался как учебное пособие.
Такая непростая обстановка складывалась в бронетанковых войсках в тот период. И все же мы наступали. Как поется в песне: «Горло ломали врагу…»
В Полтаве я пробыл четыре месяца. Вернее, не в самом городе, а километрах в десяти, где располагался учебный полк. Рассказывать весь процесс обучения не буду. Дни были похожи один на другой. Занятия, подготовка, строгая уставная дисциплина, от которой, откровенно говоря, я отвык.
В бригаде наверняка многие считали меня счастливчиком. Попасть в тыл, спать в нормальной постели, забыть про смерть, которая постоянно бродит рядом. Я вспомнил, что закончил два курса учительского института, и энергично составлял планы учебных занятий, сидел по вечерам над лекциями.
Около двух лет я вел записную книжку (что строжайше запрещалось), где вместе со стихами и афоризмами, очень коротко, едва не зашифрованно, записывал то, что казалось наиболее интересным. Первые «полтавские» записки касались курсантов моего взвода.
Работая над книгой, я расшифровывал полустертые закорючки. Помогло то, что в семидесятые годы переписал часть материалов в отдельную тетрадь. Тогда я предпринял первую попытку написать книгу о танкистах, но отказался от своей затеи. В тот период воспоминания лейтенантов и капитанов не приветствовались. Вовсю издавали генеральские мемуары, в которых была совсем другая война: без вшей, трагических обреченных плацдармов, горящих «тридцатьчетверок» и полей, усеянных телами наших бойцов.
Я коротко воспроизвожу отдельные истории, которые бесхитростно излагали мне мои ученики.
…Сержант Костя, наводчик 76-миллиметровки Ф-22. Рассказывал, как переправлялись через Днепр. Огромный плот: орудие, лошади и около двадцати человек. Гребли огромными веслами. Спешили, наваливались с такой силой, что два весла сразу переломились. Старшина, командир расчета, предусмотрительно заготовил запасные весла. Пока возились, плот несло течением вниз. Переправа шла широким фронтом, и расчету Кости повезло. Они ткнулись в отмель на правом берегу без потерь.
А потом немцы открыли огонь с обрыва и сразу застрелили пять или шесть человек. Пули попадали в снаряды, но они не детонировали. Бойцы прыгали в воду или ложились за пушку, притворившись мертвыми. Затем отрывали доски от настила и перекатывали полуторатонное орудие на берег. Лошади, умные животные, спрыгнули раньше и ждали под обрывом. Хорошо, что наверх уже прорвалась наша пехота. Артиллерию ждали с нетерпением, помогли вскарабкаться на обрыв. Днем видел, как по Днепру плыли бревна, обломки плотов, трупы людей.
Немцев при штурме побили много. Лежали в траншеях, в кустах, поколотые штыками, порубленные саперными лопатками. За Днепр получил первую награду за год войны, медаль «За отвагу».
…Сержант Лошкарев, стрелок-радист «тридцатьчетверки». Оказывается, воевал где-то рядом со мной на Букринском плацдарме. Танк подбили, но пушка действовала. Машину закатили в капонир, и она неделю служила как неподвижная огневая точка. Когда кончились снаряды, стреляли из пулеметов и автоматов. Патроны собирали по ночам, обшаривая мертвые тела. Настроены были — ни шагу назад. Всю неделю как на острове провели: никакого подвоза боеприпасов и еды. Власовцы кричали по радио: «Сдавайтесь, все равно подохнете!» А мы им в ответ: «Войну просрали, скоро все на столбах висеть будете». Те подобрались поближе и стали кидать в танк противотанковые гранаты. А они тяжелые, не добрасывают, рядом взрываются. Командир танка разозлился, заорал: «Я вам покажу, как машину портить!» Подкрался сбоку и «лимонками» власовцев забросал. Получил ножом в лицо, вернулся весь в крови, с разрезанным ртом и трофейным автоматом.
…Арсентий, рядовой из пехоты. Встретили под Белгородом наших девчат, возвращались пешком домой из эвакуации. Накормили, дали выпить, а те расплакались, рассказали, что их изнасиловали немцы. Бойцы разозлились, многие были выпивши. Арсентий увидел группу немецких военнопленных, которых вели по обочине, схватил винтовку и ударил прикладом одного по голове. Убил наповал. Просидел сутки под арестом, потом выпустили. Ротный сказал: «Чего ж ты с одним фрицем связывался? Брал бы автомат, да всех сразу». Издевался или на самом деле так думал, непонятно. Но ротному — спасибо, мог бы и под трибунал загреметь. Многие видели эту сцену, но промолчали.
Конечно, меня прислали на курсы не для того, чтобы я делился своим боевым опытом. Самодеятельность не приветствовалась. Имелась учебная программа, которой следовало строго придерживаться. Там было много нужного и полезного, что необходимо знать будущему командиру танка или танкового взвода. К сожалению, пособия грешили многословием, обилием прописных истин.
Пусть прозвучит избито, но война — та же наука. А науку нельзя строить на фразах о самопожертвовании, героизме и откровенной недооценке противника. Эту науку я постигал долго. И далеко не все, что я вынужден был говорить, совпадало с моим мнением.
Очень часто вопросы курсантов сводились к приемам борьбы с тяжелыми самоходками, танками «тигр» и «пантера». Я рассказал, как мы выкуривали под Киевом два «артштурма» минометным и артиллерийским огнем, а потом били из засады. Аналогичные случаи происходили во время боев на пути к Днепру.
Учил, как важно наметить направление атаки. Не прямиком в лоб, а там, где можно хотя бы частично укрыться от встречного огня, и ни в коем случае не подставлять борт. Скорость, маневр и решительность. Эти слова имелись в учебных пособиях. Они были верными, и я их повторял.
Что запомнилось еще за время, проведенное в Полтаве?
Одним из главных событий стало открытие 6 июня второго фронта. Англичане и американцы форсировали Ла-Манш и активно наступали. В газетах это отражалось как-то странно. С одной стороны — ура, немцев зажимают с двух сторон, сильные бомбардировки немецких объектов. А с другой: «опомнились наконец, торопятся, боятся, что мы без них справимся». Общий тон газетных статей был таков: немцы наносят сильные контрудары, у американцев техника так себе, солдаты не слишком рвутся в атаки, топчутся на месте.
Кстати, под Полтавой располагались два американских аэродрома. Я видел союзников, раскатывающих по городу на джипах, с опознавательными знаками на капотах, белая звезда внутри такого же белого круга. Нам не то что запрещали с ними общаться, но не рекомендовали. Предписывалось докладывать руководству, если такая встреча состоялась.
